О русской ереси «украинства»

На Слобожанщине, в Харькове, да и на всей территории конгломеративного квазигосударственного образования, в котором мы родились, которое мы любили и называли УССР, с 1991 года, со времен объявленной «нэзалэжности», тогда еще никто не мог предвидеть всей глубины замаха на Русский мир, неотъемлемой частью коего, вне всякого сомнения, а может быть, и в первую очередь, является Малая Русь, то есть Русь изначальная, земля, с которой и началась вся Русская цивилизация, дочерне возросшая от материнской православной Византии.

Прозорливым людям уже к середине 1990-х стало понятно, что моноэтнический проект и унитарное государство невозможны в стране, где исторически проживают десятки народов. Но тогда продолжалось вытеснение русского языка, вместо того, чтобы придать государственный статус двум языкам — русскому и украинскому. Изначально в конституционный строй проекта «Украина-91» была заложена бомба, она потом и рванула. Причем на протяжении всей новой истории на Украине внятно и вседозволенно присутствовали внешние силы, которые и спровоцировали взрыв.

Новый украинский проект президент Кучма назвал в своей книге так: «Украина — не Россия». То есть позитивный созидательный смысл в проект не закладывался изначально: нужно было лишь делать все, чтобы не быть как Россия. Это была логика кривого зеркала. В этом таился деструктивный, саморазрушительный подвох. Треть столетия было потрачено, собственно, на то, чтобы вытеснить русскую ментальность. И чем закончить? Руиной, как всегда происходило в истории с украинской самостийностью. В наше время — уничтожением миллионов экземпляров книг на русском языке, сносом памятников, геноцидом русского населения, гражданской войной, государственным терроризмом, близкой перспективой утраты государственности. В сущности, государственности здесь не было никогда. И вот у завистливых и пыхатых (надменны, спесивый) сорвал крышу давний Каинов комплекс ревности к русскому брату.

Стремление сломить общерусскую парадигму в системе образования принесло свои всходы в умах украинцев, особенно молодых. К тому же — искушение Европой. Я бы сказал, умело подогреваемой иллюзией Европы. Перед ней малороссы всегда испытывали хуторянский комплекс неполноценности, хотя еще Гоголь просил объяснить ему наконец, что такое «европейский выбор». Тщетно. Даже публичные воспоминания президента Кравчука о детстве, в котором поляки украинцев называли не иначе как «быдло», никого не заставили задуматься.

Прямо скажем, свои русские фундаментальные духовные ценности мы на Украине ощущали вяловато (если говорить о народе в большинстве). Конечно, островосприимчивые единицы в прямом смысле слова болели от разворачивавшихся картин моноэтнизма и шароварщины. «От этого я и подыхаю!» — прокричал в 1993-м в телефонную трубку «правозащитникам» харьковский русский поэт Борис Чичибабин, и скончался в декабре 1994-го, рассорившись окончательно со своими друзьями, бывшими советскими диссидентами, успешно делавшими политическую и материальную неоконъюнктурную карьеру.

Обо всём этом и мне пришлось на протяжении последних двух десятилетий писать статьи, с характерными названиями «Язык мой — дух мой», «Я русский бы выучил», «Две Украины, точнее, несколько их», «Рудники свободы» и мн. др. А после госпереворота часто давать интервью «Шпигелю», «Римской газете», «Литературной газете», а «Российской газете» даже за три дня до переворота, 19 февраля 2014 г.

За эти годы мы, русские писатели Украины, стали в своем дому, на родине, как бы деклассированными. Нас называли «пятой колонной», в доносах клеймили как «чужерiдну начинку», выводили из состава правлений общественных организаций, отстраняли от работы с творческой молодежью. О государственной политике и говорить нечего.

По ходу замечу, что в других областях культуры тоже возникли немалые затруднения. Если в начале 1990-х по инерции Харьков еще посещали такие российские музыкальные коллективы, как ансамбль народной песни Дмитрия Покровского, камерный хор Владимира Минина (с «Литургией Иоанна Златоуста» П. Чайковского и «Перезвонами» В. Гаврилина), певица Лина Мкртчан с вокальными циклами Г. Свиридова, то потом всё это ушло в почти невозвратное прошлое. Лишь в 2006 г., когда «обострилась оранжевая дружба народов», в Харьков чудом был приглашен Кубанский казачий хор (гастролировавший тогда в российском Белгороде, в 80 км от Харькова), а чуть позже — Олег Погудин, исполнитель русских романсов. Я присутствовал на концертах, которые здесь упоминаю, и свидетельствую: на вечерах 2006 года харьковцы, переполнившие залы, просто плакали, слушая русские песни.

Что бы это значило? То самое: слышать — «от русского русское…». Понятно? Или непонятно?

Понятней стало, когда начали запрещать вещание российских телеканалов, жёстко выдавливать русский язык из гуманитарных и образовательных сфер бытия граждан Украины, тем самым осуществляя явственный этноцид русского населения.

В условиях, когда из поля зрения и сознания стали властно удалять всяческое позитивное употребление эпитета «русский», «русское», а вместо этого возводить в ранг «украинской добродетели» мазепизацию, шухевичезацию, прославление Бандеры-Петлюры, пособников СС и прочих, лично мне поначалу казалось, что ЛЮБОЕ ДЕЯНИЕ, В КОТОРОМ СЛЫШИТСЯ СЛОВО «РУССКИЙ» — на нынешней, временно, ситуативно отколотой от большого русского материка территории — есть благо. В меру сил — выступая в СМИ, участвуя в жюри различных конкурсов и фестивалей, — я пытался подчеркнуть, что ментальные ценности не выветриваются, что если их загонять в стойло моноэтнизма, к тому же нагнетая ненависть к русской культуре и России, они всё равно пробьются, как трава сквозь асфальт. И ещё: насилие обязательно вызовет противодействие.

Но оранжевая бесовщина осени 2004-го года изрядно взбурлила зловонные конотопские болота и отворила бандеровские схроны. Уже тогда начались распад семей, дружественных и кровных уз, расставанья и ссоры, у одних помрачение, а у других боль.

Меня часто спрашивают, в интервью и вне: чем объяснить такой раскол в обществе и семьях? Непросвещённостью, пропагандой? Ответ мне представляется лежащим исключительно в духовной плоскости. Никакое рацио, никакие умозрения тут ничего не объяснят. Я ведь крайне болезненно — и душевно, и даже физически — пережил и переживаю этот раскол, разрыв с сонмом друзей, с которыми три с половиной десятилетия был «одно», а враз выяснилось, что они «не-Россия», что для них, присягавших Советскому Союзу и всему нашему народу вместе со мной в Советской Армии в 1982-м, оказалось удобно сменить точку отсчета, «ведь СССР был давно»! Как мило! «И ни о какой Новороссии мы не слыхали!» Что проку было рассказывать им об Имперской и Советской истории города Харькова, основанного в 1654 г. по указу Московского Царя Алексея Михайловича Романова (Тишайшего), города, побывавшего в 1918 г. столицей Донецко-Криворожской Республики и в 1919–1934 гг. — первой столицей УССР. Так вот, говорю: кто готов был заглотить бесовскую наживку, даже не подозревая о своей готовности, тот ее и заглотил.

Разрыв и разлом произошли и внутри культурного сообщества в целом, и в среде русскоязычных литераторов, одни из которых остались внутренне с русской культурой, Русским миром, а другие внезапно стали «не-Россией», то есть превратились в вырусь. 

А уж от евреев-то, костьми предков коих германские нацисты и их украинские шуцманы-живодеры заполнили и Бабий Яр в Киеве, и Дробицкий Яр в Харькове, нельзя было ожидать, что они станут необандеровцами.

По сути, мы имеем дело с русской ересью, именуемой «украинство», застарелой, но в скорбный момент спровоцированной на выход из адских бездн. Мы все, русские, если угодно, российские, так и не преодолели за сто лет гражданский, духовный раскол 1917-го, уходящий в века, и новейший украинский клин вбит в ту же расщелину, и я полагаю, уврачевание раскола будет крайне затруднительным, чрезвычайно долгим, если вообще возможным. 

Мое противодействие проекту «Украина цэ не-Россия» началось, когда я вдруг болезненно ощутил ментальный вызов, брошенный Русскому миру, и после оранжевого переворота 2004-го года с мая 2005-го мы стали выпускать еженедельник «Новая демократия», редакция которого фактически стала аналитическим центром, под эгидой известного харьковского политика экс-губернатора Евгения Кушнарева. Его и убили в 2007-м, когда мы с ним работали. Потом я и выступал экспертом постсоветского пространства, и конференции были, и статьи, в которых я утверждал, что великороссы и малороссы — разные ветви одного народа, временно пребывающего в расчленении. Ну, а когда на Украине произошел в 2014 г., как бы точней выразиться, нацистско-олигархический псевдолиберальный государственный переворот, «закосивший» под необандеровщину, ситуация резко обострилась, и я оказался, что называется, на острие. 

Харьков первым, еще до Донецка, встал против киевского майдана, уже не оранжевого, а коричневого. Молодежь быстро собралась в ополчение, стала на въездах в город, у Поклонных крестов. А охраняли город ребята на морозе — с чем? С бейсбольными битами, редко кто с «травматом». И мы выходили каждую субботу и воскресенье на антимайданные митинги, прихватив под пальто черенки для лопат, а в карманах — баллончики с «черёмухой».

В Харькове, Одессе, Запорожье, других городах сотни тысяч людей выходили на митинги. Русской весной 2014-го социологи утверждали, что сторонники и противники России в Харькове соотносятся примерно как 60 (65) и 40 (35) процентов, через два года говорилось о 70-ти и 30-ти. Не берусь судить о точности тех «подсчетов». Особенно сегодня. Правда в том, что и меньшинство смогло совершить этот мерзкий переворот, удерживать власть десять лет, промыть народу мозги, развязать войну. Есть оптимисты, уверяющие, что можно будет «вернуть» сознание личностей и масс на место, к общерусскому знаменателю, если отключить одни источники пропаганды и включить «восстановительные». Не уверен. За треть века в бывшей УССР враг вырастил поколения выруси. 

Украину метко назвали «полигоном для сект» — это еще один из фронтов воздействия на души. Я убежден, что и сам распад СССР, и последовавшие процессы смертоносного гниения в обрубках Империи, имеют провиденциальный характер Господнего попущения. Таково нам трудное назидание. 

\Процитирую свою любимую сестрицу Светлану Кекову: «Настиг нас, грешников, час такой, такая пришла пора, что горе, льющееся рекой, блестит, как вода Днепра».

С провиденциальной точки зрения я рассматриваю и Русскую весну. Она включила программу пробуждения национального самосознания, которое было подавлено в результате нашего поражения в холодной войне, да и прежде, почти весь ХХ век. Об этом я писал в статье «Закваска Новороссии». Безболезненного, терапевтического выхода из украинской ситуации не было видно уже в 2014 г. В 2022 г. пришлось прибегнуть к хирургии.